Cuando sale la luna
se pierden las campanas
y aparecen las sendas
impenetrables.
Cuando sale la luna,
el mar cubre la tierra
y el corazón se siente
isla en el infinito.
Nadie come naranjas
bajo la luna llena.
Es preciso comer
fruta verde y helada.
Cuando sale la luna
de cien rostros iguales,
la moneda de plata
solloza en el bolsillo.

Начнем, как обычно, с подстрочника.
«Когда выходит луна, теряются колокола, и появляются непроходимые тропинки.
Когда выходит луна, море покрывает землю, и сердце чувствует себя островом в бесконечности.
Никто не ест апельсины под полной луной. Нужно есть зеленые замерзшие плоды.
Когда выходит луна сотен одинаковых лиц, серебряная монета рыдает в кармане/кошельке.»

Я включил это стихотворение в Español en vivo, потому что оно буквально зачаровало меня своей простотой и в то же время неочевидностью. Одно из ранних стихотворений Гарсия Лорки, оно малоизвестно читателю. Тем не менее, в нем уже весь Лорка.

Вчитаемся в стихотворение. Видите, насколько оно воздушно? В нем мало слов, мало звуков, преобладание гласных. Будто ткут невесомую синюю паутину.

Первая строфа уже завораживает: мир звука, действия, колоколов уступает место другому, молчаливому, тайному, непроходимому. Луна призывает моря, вызывает приливы, и море поглощает сушу. В этой безбрежности сердцу одиноко, как острову.

Дальше немного сложнее. Почему надо есть зеленые плоды? Потому что цвет луны - это холодный цвет мертвечины, мертвецы зеленые, также это цвет водорослей, морской пучины (а море и луна для Лорки одинаково связаны со смертью). «Разве цвет луны – зеленый?» спросите вы. Правильный ответ: «Да, со времен модернизма». У испанских классиков этого нет. Но уже у Хименеса, у которого училось, хоть и в споре с ним, все поколение 27-го, “el jardín estaba verde de luna”. У Лорки же луна – кинжал – зеленый цвет – смерть образовали неразлучную тетраду: стоит появиться одному, как обязательно появятся другие, а если не появятся, их обязательно надо держать в памяти! Так что, moreno de verde luna (цыган: загорелый от зеленой луны), verde que te quiero verde должны немедленно вызывать в памяти мотив ночи и преступления.
Напротив, апельсин – солнечный плод, для луны он как оскорбление, поэтому есть его нельзя.

С последней строфой сложнее. Проще всего ее интерпретировать так: у луны сотня одинаковых лиц (ведь она выходит каждый день, «меняя лики»). Луна похожа на серебряную монету (их тоже чеканят сотнями), только краше. Поэтому монета завидует луне и от зависти плачет.
Впрочем, возможна и другая интерпретация: луна связана с разбойниками (bandoleros), а значит, монета может бояться за свою сохранность.
Как видно, в переводе Алёны Малахаевой выбран второй вариант, а в переводе Георгия Нуждина – первый. В чем еще разошлись переводчики?

Рассказывает Алёна Малахаева:

На первый взгляд, стихотворение очень простое: ночная испанская пастораль, сопровождаемая извечным художественным одиночеством, присутствие человека неясно, оно угасает вместе со звоном коколов. Однако, атмосфера всего происходящего далека от доброй сказки. Понять это можно по нескольким признакам. Во-первых, ночь в поэзии Лорки - место опасное. Люди сходят с ума, сердца разбиваются, цыган арестовывают, дети умирают, случайных путников убивают. Во-вторых. зелёные ледяные плоды, исходя из символической схемы Лорки, которая лучше и четче всего обозначена в сборниках "Canciones" и "Romancero gitano", не может быть ни чем иным, кроме смерти. В этом расхождений не бывает, поэтому здесь для меня было очень важно оставить именно эти символы, так как они открываются общим для многих стихотворений ключом. Я думала про это стихотворение, когда вдруг прочитала в одной книге: "К своей невесте я прибегал по ночам, когда луны не было видно, ведь когда луна светила ярко, велик был риск попасть на какого-нибудь бандита, караулящего полночного прохожего". Мне показалось, что эта идея как нельзя лучше объясняет то, почему в этом стихотворении по некоторым дорожкам не стоит ходить, пусть бы они и были видны в лунном свете, какие зеленые плоды поджидают в саду вместо апельсинов, да и монетка, на мой взгляд, тоже плачет от страха быть украденной. (Хотя идея с завистью к луне мне тоже очень приглянулась).

Одно из важных замечаний мне бы хотелось сделать по поводу второго четверостишья. Здесь мне кажется неслучайным все: глагол cubrir, имеющий в поле значений еще и значение el caballo cubre la yegua или el torre cubre la vaca. Но если мы переведем существительные на русский - "море" и "земля", то мы пропустим очень важный момент - род этих существиельных в испанском, "el mar" и "la tierra". Эта интерпретация удачно вписывается в саму идею тайного и секретного, происходящего в стихотворении. Да я еще и это щемящее ощущение одиночества в следующих строках, возможно происходит от взгляда на эти отношения. Пожалуй, "лобзаются" в таком случае даже щадяще звучит, ведь в глаголе cubrir нет оттенка взаимности. Я  выбрала его скорее потому, что в русской поэзии это достаточно устоявшийся образ "волны/прилив/прибой лобзают".

Главное, надеюсь, что основная мысль о другом, таинственном и опасном мире мною была передана, и гулять под полной луной по подозрительным тропинкам вы не пойдете.

Рассказывает Георгий Нуждин:

О первых двух строфах я уже писал: мне было важно передать ощущение тайного мира, которым владеет луна. Поэтому я начал с «лунного зова»: именно луна вызывает его к жизни. Красивая метафора «сердца, которое чувствует себя островом в безбрежности» у меня пропала, однако ощущение безбрежности скомпенсировалось отчасти словом «просторы». Мне было важнее сохранить музыку, звук «у», отрешенно-холодное лунное пространство, ощущение тайны.

В третьей строфе я совершил почти что литературоведческое преступление: заменил важный для Лорки-символиста зеленый цвет на синий. Почему? Потому что в русской традиции, на мой взгляд, лунный мир синий (возьмите хотя бы русских символистов: Блока, Белого…). Конечно, в рамках поэтики Лорки так поступать нельзя, а вот в рамках русских текстов… не знаю, судите сами!